Где моя деревня?..

Прочитала новое стихотворение Анатолия Усолкина, опубликованное в нашей газете,  и безнадёжная тоска накрыла мою душу.

Поля затянуло бурьянищем 

                                       рослым,

Былые деревни непросто найти,

Как струпья сухие болезненной оспы,

Стыдливо укрыты с «большого» пути.

Это же про мою родную Потураевку! А боль автора - это моя боль. В деревню моего детства мы наведывались всей большой семьёй каждые выходные.  Полчаса поездки на электричке с непонятным нам, ребятишкам, космическим названием «Спутник», и километр пешком до бабушкиного дома.

Этот километр – целое приключение, когда горстями можно есть землянику, собирать в букет колокольчики  с незабудками или «топить» серу – поджечь смолу на ёлке и ждать, когда польётся тонкая струйка и наполнит спичечный коробок. Тогда родителям и в голову не приходило, что сера - это не жвачка, а собранные вдоль железной дороги ягоды есть не полезно.

Иногда с разъезда мы шли напрямую через поле. Тогда казалось, это не поле вовсе, а желтое море, в которое мы ныряли с головой.  Детское воображение рисовало мне тревожную картину, в которой раздутые колосья вот-вот лопнут от «возмущения».

К нашему приходу на столе нежились пышные шаньги. А вкуснее бабушкиного рыбного пирога не было ничего на свете. Огурцы бабушка малосолила в кадушке и ставила её возле колодца. Прижавшись  друг к другу бочками, зелёные пузанчики были придавлены огромной галей. Только спустя годы, я поняла, что это не имя, а здоровенный камень.

Купаться можно было за покосом - деревенский ручей тогда казался полноводной рекой. А когда все свои ребячьи дела были «сроблены», то можно было сбегать и на пруд - «посеять горох» или «замесить брагу» (так назывались наши водные забавы).

В Потураевке было всё, чем богат небольшой, но прочный колхоз:  правление, техника, ферма, скотный двор, поля, которые уходили за горизонт, колхозники, вносившие свой вклад в показатели Куединского района. Свой медпункт, магазин и клуб в деревне тоже были.  А в школе (уже не припомню почему) пришлось поучиться и мне. Три ряда в одном помещении с большой русской печкой -  это первый, второй и третий  классы. И на всех – одна добрая учительница. Помню,  проверив у меня   задание, она удивилась и «перевела»  меня в другой класс - пересадила на соседний ряд.

 Деревни моего детства больше нет. От улицы почти в полторы сотни домов осталась пара развалин. А  из жителей - только те, кому вовсе некуда податься.  Самые прозорливые сумели продать своё жильё и разъехались в Чернушку, Куеду и Бикбарду. Многие  просто оставили усадьбы, иные  отдали дома за бесценок дачникам. Поначалу они думали, что деревня сохранится, хотя бы как дачный посёлок. Но уже через несколько лет этот посёлок порос бурьяном, берёзками  и огромными тополями.

Сегодня  для жителей двух районов Потураевка - не больше, чем грибное место. За грибами можно пройти до самой железной дороги. Именно она, так надёжно огибавшая деревню раньше, стала причиной  гибели сегодня. Достаточно было закрыть переезд, чтобы «убить» или, как  говорит Анатолий Усолкин, превратить деревню в «коросту на теле России».

Переезд закрывали поэтапно:  сначала упразднили дежурного, после очередной аварии, «заботясь  о безопасности жителей»,  прикрыли и автоматический шлагбаум. Жизнь в деревне сначала замерла, а спустя немного времени и вовсе кончилась…

Как власть это допустила и не нашла компромисса с железной дорогой? Почему местные жители не почувствовали беды и не «забили во все колокола»? И  как сложилась судьба  потураевцев,  людей, которые честно работали и любили свою родную землю?

Ответы на вопросы, которые много лет мучают меня, я нашла в стихотворении Анатолия Усолкина. Советую прочитать и вам.