Счастье не ищут, счастье - в ладонях

Кульмиза Мурзанаева - о войне, мире, труде и своей семье

В Текловке, что вместе с Ивановкой затерялась в двенадцати километрах от Труна, в любое время года - тишь да гладь да божья благодать. Речка Тюй вьётся вдоль улиц. Асфальт заканчивается, образуя здесь дорожный тупик. В деревне всего три улицы, где наряду с маленькими деревянными избами встречаются и кирпичные дома. У леса белеет частная пилорама, есть «ИПэшный» магазинчик. А в советское время, как говорят текловцы, был полный набор соцобъектов: начальная школа, клуб, библиотека, магазин. Теперь полсотни жителей в полусотне домов, почти все – пенсионеры, лишь две-три семьи есть помоложе, чьи два школьника в Труну учатся. Корова в этом году - одна на всю деревню, овец рачительные хозяева пасут электропастухами.

Небольшой домик Мурзанаевых сегодня многолюден. У Кульмизы Абсабировны – день рождения, 93 года исполнилось. Собрались дети и внуки, соседи пришли. Маргарита Артемьева, начальник Труновского теротдела, тоже поехала поздравить именинницу и меня с собой позвала.

- Кульмиза-кокай (прим. по-марийски - тётя) очень хозяйственная, у неё всегда порядок и в доме, и около него. Она родила и воспитала таких красивых и умных детей, - рассказывает Маргарита Петровна. Она тоже текловская и раньше жила на одной улице с Мурзанаевыми. - Мы рано остались без отца, и наша мама всегда прислушивались к дельным советам своей старшей соседки.

Родилась Кульмиза в Башкирии, в деревне Старый Яш Колтасинского района. В 1938-м году тремя семьями переехали в Верхне-Никольское Аскинского района и оказались в двадцати километрах от Текловки, если считать прямиком через лес. Вот там «росла и расцветала до семнадцати годов» красавица Кульмиза.

Семья Апсаликовых (это девичья фамилия Кульмизы) была большая – десять детишек мать родила, но от краснухи и оспы умерло девять. После смерти последней 15-летней сестры в мае 1940-го осталась у родителей одна дочка - Кульмиза. Она тоже тяжело болела, но выжила.

- Соловьи поют, кукушки перекликаются, а мы сестрёнку хороним, - вытирает Кульмиза кончиком платка слёзы, нахлынувшие от воспоминаний.

В декабре умерла мама, так и не оправившись после последних родов. Папа снова женился, да с молодой супругой пожить война не дала.

Через год, в декабре 41-го года, когда фашисты уже стояли под Москвой, отец ушел на войну, и остались они с мачехой Аксылэ вдвоем. Мачеху, как бездетную, всё на тяжёлые работы посылали - на заготовку леса или торфа. Дочь по дому управлялась, козу и кур кормила, колхозу в посильной работе подсобляла. От отца с фронта весточку ждала, сама ему письма писала, ведь по тем временам грамотная была - два класса марийской школы закончила!

Война, разрушив весь круг деревенской жизни, ее привычный распорядок, с размаха вбросила детей и подростков во взрослую жизнь. Мужиков эшелонами увозили на фронт, а женщины, подростки и старики становились на селе главной рабочей силой. Дети работали за взрослых, женщины и старики - за мужиков, коровы – за лошадей… Четырнадцатилетние считались уже взрослыми, могли выполнять почти всю колхозную работу.  А ещё – трудились на заводах и фабриках, лесосплавах и лесозаготовках.

Отца в 1943-м году ранило в ногу, а после лечения в казанском госпитале его снова отправили на передовую. Ещё в поезде написал он об этом в последнем письме на родину – три строчки всего. Так больше весточек и не получили. До сих пор Абсабир Апсаликов 1903 года рождения  - «пропавший без вести»...

Кульмиза к этому времени уже подросла – на лесоповал попала. В то тяжёлое время каждый колхоз получал норму на трудовую повинность на лесозаготовках. Вот по «норме» трёх девчат, не обременённых детьми и стариками, и отправили. Старшей из них двадцать лет было, Кульмизе - только четырнадцать исполнилось.

- Дали пилу-двуручку, вилку на длинной ручке, чтобы дерево толкать в нужную сторону, клин железный, чтобы пилу не заклинило, да топоры, чтобы сучья обрубать, - перечисляет Кульмиза рабочий инструмент лесорубов. - Хорошо по осени было, когда снегом только припорошит. А когда сугробы навалит – еле доберешься до своей делянки. А ещё каждое дерево от снега приходилось огребать сначала, потому что высокие пни оставлять нельзя, перепиливать заставят. И валить стволы требовали в одну сторону – вершинка к вершинке, несмотря на уклон дерева, потом трелевать проще было. Сучья рубили и сжигали, чтобы после нас чисто оставалось. Мы тогда никак не могли приспособиться поджигать сырые ветки. Но потом научили нас мужики – ветки-то надо было плотно в одном направлении укладывать, а не как попало.

По марийским обычаям зимняя одежда обязательно с широким платьем надевалась. А под него приходилось поддевать мужские портяные штаны. Снег и лёд настынут по подолу, еле таскаешь одежду, а ещё работать надо! Вот и бились девчонки по пояс в снегу весь день в непосильной работе, недоедали и недосыпали. Но выдержали, домой не сбежали, как некоторые.

- С собой на весь день – маленький комочек замороженной «картофельной каши». Если норму выполнишь – 600 грамм хлеба дадут, перевыполнишь – 800 грамм, - объясняет военно-хлебную арифметику труженица тыла. - А если не дотянешь до нормы – вообще хлеба не получишь. И так всю зиму работали.

У юных «лесозаготовщиц» нежные лица от обморожений чирьями начали покрываться. Пока у огня греешься - ещё ничего, а стоит отойти на мороз – сразу прихватит.

- А мы умудрились гусиным жиром мазаться! – не скрывает секретов Кульмиза. – Приноровились ко всему и уже в январе норму выполнили.

Заготовленную древесину вывозили на лошадях. Этим чаще всего занимались опытные старики и бабы или молодые парни покрепче. Однако основным способом транспортировки древесины оставался сплав. И Кульмиза не понаслышке знает об этом:

- На сплаве было ещё сложнее, чем в лесу. До речки пять километров сначала добираешься. А потом целый день у воды: сыро, холодно, тяжело. Бревно должно в реке вперёд комлем плыть, если неправильно пошло, то надо переворачивать. А откуда у меня силы-то?

Каждый военный кубометр древесины давался потом и слезами, но колхозники делали невозможное! Даже День Победы встретили на сплаве, как раз по речке Тюй в это время была большая вода.

- Издалека услышали шум, крики «Ура, победа!». Скачут одиннадцать всадников с красными треугольными флагами. Весь народ, что был у реки, кричит, радуется. А те, у кого с фронта родные не вернулись, реветь давай! – воспоминания Кульмизы пробирают до мурашек по коже всех родных за столом. - Потом на собрание и митинг народ сбежался, начались призывы,  что теперь надо ударными темпами восстанавливать страну. Рабочие смены после этого решили… удлинить ещё на час.

Весенний сплав 1945-го года закончился, отдохнула Кульмиза два дня и на новую должность попала! В конюхи направили. Мужиков-то нет, четыре старика на всю деревню.

- Председательша подхваливает нас с напарницей: «Ой, девочки, давайте постараемся!», - вспоминает бывший «конюх» начало своей новой работы. – Я ей объясняю, что лошадей боюсь. «Привыкнешь, Лиза!» Она меня так на русский лад называла. Согласилась. Думала, что полегче, чем на заготовках или на сплаве, будет.

Легче не стало. Тридцать с лишним взрослых лошадей да десяток жеребят разных возрастов доверили двум подросткам. Такая ответственность! Надо накормить – корма везёшь, напоить – на водопой ведёшь. Сразу после работы разгорячённых коней поить нельзя – загубишь животину. А еще в стойлах надо почистить и навоз вывезти. Летом с утра жеребят на пастбище отправить, а вечером собрать. Вымыть полы и потолки в конюховке, чтобы колхозные заседания в чистоте проходили. Зимой и в ненастье конную упряжь просушить, а для этого печь протопить. В общем, работать теперь стали круглыми сутками.

- Ночью с фонарём ходили. Один день одна фонарь таскает, вторая работает, на другой день – сменяемся, - рассказывает Кульмиза о ночных сменах конюха.

А своих гривастых питомцев юный конюх полюбила так, что на всю жизнь зареклась: «Лучше за лошадьми ухаживать, чем за свиньями». Так и работала Лиза - Кульмиза вплоть до 1947 года… Пока не пришла пора семью заводить.

Замуж вышла не по любви, не по расчёту, а просто так - сосватали. На заданный об этом вопрос Кульмиза свой ответ начала частушкой:

Девушки, зима не лето,

Не посеешь в поле рожь.

Девушки, в военно время

Не полюбишь, кого хошь.

Ее будущий муж Илтыбай Мурзанаев из Текловки родом, во время войны да и сколько-то после её окончания трудился на металлургических заводах Лысьвы и Нытвы. Был худой, изнурённый постоянным недоеданием и непосильной работой. Ведь в то трудное время было «не до жиру, лишь бы живы». А домой вернулся – жениться надо, хозяйку искать, чтобы дом вести.

- Сплетни местами тоже помогают. Бабы текловские Илтыбаю рассказали, что вот, девка-де есть в Верхне-Никольском, красивая, бойкая, работящая, конюхом работает. И когда успели высмотреть невесту? Он и притопал свататься. С конного двора прихожу домой, меня соседи зовут к себе, а там для меня «жених»! Сидит на табуреточке, прислонился головой к дверному косяку… - рисует Кульмиза картину «Сватовство Илтыбая». - На него взглянула – худенький, невзрачный… «Ой, мне такого не надо!» - про себя думаю. А вслух так сказала: «Из отцовского дома никуда не уйду, замуж не пойду, мне работать надо!»

Дала девка жениху «от ворот поворот». Лето прошло, Кульмиза всё конюшит. По осени из Текловки сваха приходит. Опять от Илтыбая. В застолье собрались родня, соседи. Мачеха на стол накрывает, угостить надо всех: чем богаты, тем и рады, что есть в печи – на стол мечи! А одни соседи вдруг и говорят: «Пить не будем, пока не согласится!» Как же так, неугощёнными домой пойдут? «Да соглашаемся, соглашаемся!» – отвечает дядя Келдыбай. Ему, как старшему мужчине в роду, приходилось сиротку замуж выдавать.

- Я опять отпираюсь, на улицу выбежала. Сижу в конюшне да реву, обнимаю свою чёрную тёлку, что мне как премию в колхозе дали. Дядя Келдыбай пришёл, уговаривает: «А что ждёшь-то? Сколько ещё за мужика ворочать будешь? Выбирать-то не из кого!».

И правда, после войны парней да мужиков в деревне совсем мало осталось, а невест столько было да на любой вкус: и вдовы спелые, и девушки свежие. А через год-два ещё девчонки подрастут - красоты наберут, а Кульмиза, наоборот, переростком станет и красоту растеряет!

- Они без меня договорились, свадьбу на ноябрьские праздники назначили. Что делать? Подарков наготовила жениховой родне, как положено, будущей свекрови платье в подарок да себе свадебный наряд сшила. Да и вышла замуж.

По традициям во время свадьбы вошла молодая в дом к мужу в Текловке. Стала хозяйкой в доме - крутилась, как могла. Корову, что бабушка из Башкирии на свадьбу подарила, домой четыре дня вели. Продали – потолок в доме сделали.

- Сапоги себе купила хромовые – для праздников. Три пуда ржи и три пуда пшеницы стоили! Отгуляем, сапоги обтеру, в тряпочку заверну – и в мешок, до следующего веселья. Одежду тоже чётко делила на рабочую повседневную и праздничную. Праздничную берегла, в сундуке хранила.

Теперь Кульмиза трудилась в текловском колхозе «Двигатель». Разнорабочей, а муж со временем до учётчика доработался, всё по полям с саженью бегал – пашню обмерял. От отца Кульмизы всё ещё не было вестей, и он во сне дочери часто снился. Она всё время плакала, все-таки последний близкий по крови человек. Ей знающие люди посоветовали провести погребальный обряд, когда просто одежду этого человека хоронят, как положено: с поминками на сорок дней - «сорочинами». Сделала, как сказали, - помогло.

С тех пор семь десятков лет пролетело, не заметила. И мужа полюбила, видно, хоть и не «с первого взгляда». Шестерых детей с ним на ноги поставили. Учились ребята в начальной школе – в Текловке, а постарше – в Труну, там в интернате жили. На целую неделю уходили туда и в мороз, и в непогоду.

- Чтобы не мерзнуть, мама мне связала чулочки выше колена из овечьей шерсти. Тонко напряла, так тепло в них было!- вспоминает младшая дочка Елена. Она нынче всю зиму живёт в отчем доме в Текловке, хотя вся семья в Екатеринбурге обосновалась. Чтобы тепло и не одиноко было теперь уже её маме.

- Счастье не ищут, счастье-то в ладонях, - считает Кульмиза. - Прядёшь, вяжешь, ткёшь, шьёшь - это всё счастье, оно даёт богатство! Так я же счастливая!

Богатство семьи Мурзанаевых – маленький домик, огород в 35 соток да скотины, пока «могутна» была хозяйка, всегда полный двор: овец до полутора десятков доходило, гусей - до двух. В сарайке к началу зимы, как вспоминают дети, ровными шеренгами на гвоздях висели их тушки.

- Вот пчёл только не заводили, соседи мёдом угощали, - говорит Кульмиза.  - Предлагали с нами роями поделиться, но Илтыбай так рассуждал: «Не-не-не, только не пчёлы! Пчелам скажешь «птру» - не остановишь, скажешь  «но» - не полетят!»

Главная национальная черта марийцев – гостеприимство. Все, кто мимо идёт, обязательно будут приглашены в дом. Всегда на столе – самовар, сахар, хлеб-соль, выпечка.

- Выпечка популярная у нас – «перепечь». Это картофельные шанежки на пресном тонком тесте. Любим и «костовий» – большие лепёшки из пресного теста раскатываешь по размеру сковороды, края подгибаешь, а в начинку кладешь густую манную кашу или картофельное пюре. Блины из обычного дрожжевого теста, но приготовленные перед огнём маминой печи – такие больше нигде не получаются! А вот «бешбармак» – скорее башкирское блюдо, но мы его на все семейные праздники готовим. Это такой суп на мясном бульоне. Чем будет больше мяса – возьмите полгуся, утку или баранину - тем наваристей! В бульон сначала капусту, ниткой перевязанную, опускаем, затем картошку, половинками нарезанную, домашнюю лапшу крупными квадратными пластинками, лучок… Вкусно, особенно капуста, она просто во рту тает! – это уже дочери делятся рецептами своей матери. Научились и сами всех угощают.

Всю жизнь Кульмиза трудилась, а в праздники – веселилась. По гостям друг к дружке ходили, жили бедно, но весело!

- Я петь люблю так, что песни даже сама сочиняла. На праздниках надо не сплетни собирать, а петь и плясать! – смеётся именинница и вплетает в разговор весёлые частушки. Не обошлось на семейном празднике и без лирических песен на марийском и русском языке. Про «брошенную калину», ой как красиво получилось! Правда, в тексте были небольшие расхождения, но потому песня и народная – в разных деревнях по-разному поют. Кульмиза с соседом и дочерью даже сплясали марийский танец – «Ший кандра». На русский язык это название переводится как «Серебряная верёвочка».

- Пока поём, легонько танцуем и вот так переходим, как верёвочку плетём. А когда просто музыка льётся, вот тогда сильно надо притопывать! – подучивают они меня. Эх, подольше бы загостилась, тоже бы научилась!

В сундуке, в его самом укромном уголке, хранит Кульмиза свой национальный костюм. Стежок к стежку, где руками, а где со своей главной «помощницей» - швейной машинкой - пришивала она оборочки и рюшечки, завивала зигзагами яркие тесёмки, крутила по подолу «кудрики» (см.фото).

- Лучшие одёжки из своего костюма я в Пермский музей отдала. Вот это себе оставила. Из домотканых только шовыр (это легкий летний кафтан) остался. Его я сама ткала ещё во время войны, - говорит владелица такого богатства.

Бережёт Кульмиза и свои трудовые награды: каждая лежит в своей коробочке, с удостоверениями, все вместе подвязаны платочком в узелок.

- Медаль материнской славы есть. А все остальные – победные, юбилейные. Жаль, что награду за доблестный труд, которую мне в 45-м году вручили, я не уберегла. Старшая дочка Шура ещё несмышлёная тогда была, как значок на груди таскала, вот и потеряла где-то. Наши-то дети «заячьей» породы были, худые да бойкие, не догонишь, – смеётся мать.

Выносливой оказалась «порода». Пережила Кульмиза смерть мужа от болезни лёгких (уже сорок лет без него) и сына, что в 2000-м году в дорожной аварии погиб. Семья теперь большая и многонациональная: приняли марийцы в свой род и удмуртов, и молдаван, и русских, и татар.

- Каждый день смотрим новости из Украины. Переживаем, ведь жить всем хочется. Цените, что есть. Живите весело и дружно, - даёт наказы Кульмиза свои гостям. - В душе всё восемнадцать, ещё жить хочу! Столько перетерпела, а умирать не хочется! Всех пережила, кто меня обижал. Кто меня уважает, кто меня встречает, всем счастья в жизни! Дай бог здоровья, радости! Чтобы были мир и дружба!