Жилось нам несладко
До и после войны
Из ранних воспоминаний Ганке, как звали её родители, врезались в память кастрюля с водой на земляном полу и варёная картофелина. Это мать, уходя на работу, оставляла её одну, привязывая, чтоб не выбралась из дома. Братья и сёстры были много старше и тоже уходили на работу.
Родилась Агния Степановна Саранина в Бараново 10 ноября 1939 года. И родители сразу переехали в Рябки, вступив в колхоз «Земледелец». Отец охранял склады, делал там же сушилку для зерна. А ещё мастерил и ремонтировал сани и кошёвки, которые ему привозили со всего района. Мама тоже работала на складах: сушила, веяла зерно, перегребала с места на место, чтоб не горело и не портилось. Жили бедно. Долго в доме не было никакой мебели. Отец поставил на землю четыре чурака, сколотил дощатый настил. На него клали сено или свежую траву и накрывали тряпьём.
Ганя была поздним, 13-м, ребёнком в семье. Но из-за голода и болезней многие братья и сёстры умерли ещё до войны, не дожив до семи-восьми лет. Начало войны Агния, конечно, не запомнила, совсем мала была:
– Помню только, как слёзно прощался со мной брат Виктор, качая на руках и целуя в щёчку. Его и второго старшего брата забрали на фронт, а папу не взяли, он, кажется, был ранен на японской, много болел, да и немолод уже был, – рассказывает Агния Степановна. – С войны не вернулись оба брата – пропали без вести. Кто-то сказал, что за пропавшего без вести пособие не полагается – может, он жив. Уже через много лет после войны нам подсказали в сельсовете, что нужно написать заявление и принести извещения, которые мама хранила дома, как память. Тогда она стала получать пособие.
А как эта война закончилась, Ганя помнит хорошо. Отец провёл от соседей радио. Из этой чёрной тарелки репродуктора они и услышали радостную весть.
- Мы выбежали на улицу, к народу, и вместе со всеми радовались, плакали и мечтали, как хорошо будем жить дальше, но до этого оказалось еще очень далеко...
Как начали приходить с войны мужики, женщинам и детям стало полегче -меньше тяжёлой работы. Но ещё много лет люди на селе так же голодали, питаясь лебедой, пистиками, ягодами и грибами, вкалывали от зари до зари. Выжили Саранины благодаря отцу, который был заядлым рыбаком. Мастерил морды и ловил ими рыбу и раков. А ещё добывал кротов и сдавал их шкурки в заготконтору, где за них давали пшеничную муку-крупчатку. Кроме того, отец мастерил грабли, вилы, санки, шил шапки и фуражки, делал из бересты туески под молоко, воду, соленья. Другой посуды было мало, но и денег у людей не было, потому часто всё это просто дарил людям. А ещё плёл лапти.
Агния работать начала с пяти лет - ходила на прополку овощей, сбор колосков. На сенокосе женщины косили траву, мальчишки верхом на лошадях волокушами стаскивали её в кучи, а девочки граблями собирали остатки травы после волокуш и с неудобиц, ворошили траву, чтобы быстрее сохла, сгребали её в валки.
- После работы еще успевала искупаться в речке и шла к маме на сушилку. Там можно было пожевать зерна. Но если хоть горсть зерна унести домой, могли осудить, - вздыхает Агния Степановна и вспоминает, как старалась помочь матери:
- Мама, Александра Григорьевна, работала с напарницей Лизой Незаконнорожденных. Одна зерно подсыпает или перегребает, другая крутит рукоятку ветрогона. К вечеру у обеих уже не оставалось сил. Они подставляли к рукоятке ящик, и я сколько могла крутила её, чтоб женщины немного отдохнули. Или подсыпала ведром зерно в ветрогон.
Помогала девочка и отцу. Тот притаскивал из лесу берёзы для изготовления саней. Если колхоз выделит лошадь, то на ней, а если все лошади заняты – волочил на себе сырой берёзовый ствол. Во дворе дома был закопан самодельный станок из огромного дерева, чтобы гнуть полозья будущих саней. Выстругав полоз, распаривал его через окно дома в русской печи. Потом закреплял распаренный конец на станке и начинал его медленно загибать. Для этого у него было особое приспособление. Ганя крутила ручку, верёвкой притягивая полоз. Отец следил, чтобы дочь не торопилась и дерево не треснуло. Фиксировал изгиб, забивая колья.
– Работа моя нигде не учитывалась, заработанные трудодни добавляли к трудодням мамы или папы, – уверена Агния Степановна. – Трудовую книжку колхозника мне завели только в 14 лет. А я в 1945-м отработала в колхозе более полугода, но не причислили меня ни к детям войны, ни к труженикам тыла. Раньше я не обращала на это внимания, надеясь только на себя. Но когда вышла на пенсию и начала получать копейки, стало обидно. Отработала официально более 35-ти лет и получала 9 тысяч. Да только к тому времени все свидетели, которые могли бы подтвердить, что я работала в войну, уже умерли.
Дома у Агнии Степановны сохранилась фотография. На ней - рябковцы, с которыми она вместе работала на прополке сорняков в поле вдоль дороги на Караморку, где сейчас большой пруд.
– В верхнем ряду двоих слева в тени не узнаю, – рассматривает фото пенсионерка. – Потом Зубарева маленького роста. Рядом Васюкова Анна, Митрофанова Галя, Врачёва Ольга, Шароглазова Анна. Троих справа тоже забыла. Во втором ряду Пичкулёва Маруся, троих не узнаю, в центре с цветами я, сестра Саранина Галя, Вшивкова Феня. В нижнем ряду Антонова Роза, Ветошкина, Цыганцев Генка и его мать Феня. Ещё здесь есть Паршакова, Галанова, Чикурова, Шишкина Маня и её сношенница, тоже Шишкина. Но кто где не разберу. В живых, наверное, только я да Генка. Может, дети и внуки узнают и вспомнят своих мам и бабушек.
Но хоть и казалась иногда Агнии Степановне вся её жизнь сотканной из сплошных мучений, холода и голода, но и счастливых моментов было немало. Без них, пожалуй, и не выжить.
– Делали из всякого тряпья куклы и строили во дворе клетки, где в эти куклы играли. Мама не пустит, так зимой босиком к соседке Але Серебряковой по задам бегала. А после работы за селом по Зелёной улице собиралось нас 50-60 детей, – светлеет от приятных воспоминаний взгляд собеседницы. – Играли, пели, веселились, хоть и были всегда голодными. Парни у нас не курили, не пили и не бранились. Заводилой был Толя Смердев. На тополях вешали на цепях качели и качались так, что иногда цепь не выдерживала и мы падали на землю, пачкая свои наряды, казавшиеся в то время такими красивыми. Ещё ребята делали на Таныпе нырялки. Река была глубокая, полноводная, наравне с берегами, а весной Танып и Сульмашка разливались так, что подтапливали многие дома и огороды. Особенно весело встречали Новый год и Пасху, хоть официально церковные праздники и не отмечали.
При этом каждое лето дети работали в колхозе. С 9-ти лет их ставили на прицепной комбайн. Один человек трамбует граблями солому и сваливает, когда наберётся полный отсек, а двое открывают отверстие в бункере и кантарят зерно в мешки. Сбрасывают их на землю, а там пацаны на лошадях их собирают и отвозят на сушилку. Осенью месяц-полтора не учились: собирали картошку. В Рябках, Зверево, Осиновке, Калиновке. А если совсем сыро и лошадь не идёт, то копали её вручную лопатами.
В школу Ганя пошла в восемь лет.
– Была где-то фотография, на которой мы в первом классе с учительницей Василисой Михайловной Поздеевой, – вспоминает Агния Степановна. – Все наголо стриженные, худые, грязные. На ногах лапти. Я с первого по пятый класс в школу ходила в лаптях зимой и летом, Папиной работы лапти были самыми красивыми...
Так и прожила Агния Степановна всю жизнь в родительском доме, вырастила сына и дочь. К старости, когда дом совсем обветшал, перешла в стоящую поблизости старую брошенную избёнку.
- С сыном вставляли окна, латали крышу, чтоб не протекала в дождь, - говорит пенсионерка. - В 80 лет пересчитали и добавили пенсию. И мы смогли сделать газовое отопление, перестелить полы, закрыть шифером крышу, обшить дом. Стало получше. А вообще - несладко нам жилось. Не дай бог нынешним детям такое испытать.